Чапы почти молчали — ракетный обстрел не дал результатов, и они наверняка придумывали что-то другое.
Он смотрел на доску, потом на пилу, потом снова на доску. От жары хотелось спать, мысли не шевелились. Но эти две вещи казались ему… казались ему… чем-то опасным, что ли…
Он выбрался наверх — камни обожгли всерьез — и осторожно высунул зеркальце. Может быть, оно было такое маленькое, что чапы его не заметили — стрельба не возобновилась. Так… нужно приспособиться смотреть…
Мужики рядом с «зениткой» двигались медленно — жара доставала и их. Он уже понял, что это за «зенитка» — обычная чапская двенадцатимиллиметровая винтовка, установленная на станке вполне себе фабричной выделки. И, похоже, сверху присандалено что-то оптическое…
Выстрел. Захотелось пригнуться.
Бабах. Между кирпичами посыпалась пыль.
Ладно… с этим ясно… Кто еще?
Еще станковая винтовка, еще и еще. Всего с этой стороны четыре.
Ракетометные повозки убрались — наверное, их затребовали к замку. Обычных стрелков не было совсем. В лесу…
В лесу что-то происходило. Он ждал.
Упало дерево.
Это что же они, штурмовую башню собрались строить?..
Потом он переполз на противоположную сторону площадки и стал смотреть, что происходит там.
Лес подходил здесь к самым развалинам крепости — вернее, к фундаменту, заросшему диким козлятником и крапивой, — камень стен и построек был куда-то вывезен, и явно не вчера. Стрелять чапам с этой стороны было бы трудно, а вот те черные ребятки наверняка подкрадывались по кустам.
Рискнув, он приподнялся на уровень края парапета, просунул зеркальце за стену и постарался рассмотреть то, что происходит под самой башней.
Вроде бы ничего. Но на стене, легонько раскачиваясь, чисел на веревке перегнутый в пояснице труп черного. Ага, подумал Серегин, прячась, лазают они, как альпинисты: вбивают клинья, страхуются… Нет, не вбивают — ввинчивают. Между кирпичами. Иначе бы мы услышали — ночью.
Все, терпеть жару больше не было сил, Серегин скользнул вниз, под площадку, и там с трудом отдышался. Толстый камень берег еще холод ночи.
Но что же они собрались строить?..
Он съел оранжевую таблетку для бодрости и запил ее глотком коньяка. Почти сразу пробило потом. Он знал, что никакой реальной бодрости не наступит, но хотя бы пропадет вот эта мерзкая вязкость в мыслях…
Он зевнул, потом еще и еще. Это не спать хотелось, это таблетка начинала действовать. Док Урванцев говорил, что таким способом организм насыщает себя кислородом. Чтобы в этом кислороде сжигать гликоген. Или глюкоген?.. Во рту появился специфический привкус — будто недавно поел баранины. Надо бы закинуться рационом, сообразил Серегин. Он нашарил плитку, откусил кусок и стал жевать. Можно заработать огромные деньги, думал он лениво, продавая на Земле эти рационы как средство для похудания… Потом ему захотелось сделать еще несколько глубоких вдохов. И наконец чуть-чуть изменились цвета: у черного появился отчетливый зеленый оттенок.
Теперь часа три не будет хотеться спать.
Интересно, подумал Серегин, изнутри башня черная, а снаружи белая, как выгоревшая кость. Он протянул руку, поскоблил камень.
Потом все понял.
Они запасают дрова. Потом приволокут их к башне, сложат на первом этаже в большую кучу — и подожгут. Башня сработает как печь с трубой…
Так уже было когда-то. И, вероятно, не один раз.
Первым позывом было — смыться. Этот черный хрен на веревке, до него метра четыре, не больше… костыль в стене… спуститься, в кусты — и в лес. В конце концов, не защищать эту башню он сюда перся… да и вообще она никому на хрен не нужна.
Но в лесу у чапов будет преимущество. Многие из них — просто прирожденные охотники. Ты его не заметишь, пока не наступишь. А главное — днем в замок не пробиться. Все равно нужно где-то дождаться ночи. Дождаться, когда за тобой охотятся.
Да и снимут его легче легкого, пока он будет спускаться. Увидят и снимут.
Он стал прокручивать в уме варианты, стараясь быть умным и спокойным, и оказалось, что отход нереален, что заперт он тут прочно, и единственный способ сберечь целостность шкурки — это оборонять башню, как будто она — его маленький персональный Сталинград. Оборонять хотя бы до ночи, а вот уже ночью можно думать и о дороге домой…
Он зря подумал этими словами, потому что сразу сдавило горло.
Кливлендский лес. Большой Лос-Анджелес.
26. 07. 2015, 08 часов 15 минут
Их было действительно двое: всадник и лошадь. Дядька в зеленой униформе: рейнджер, лесник по-здешнему…
Юлька расслабилась — до дрожи.
Ну ты и дура, сказала она себе. Ясно же было, что копыта…
Она с огромным трудом дождалась, пока рейнджер проедет под ней и удалится на достаточное расстояние, — и уже не в силах терпеть помочилась на землю с большой высоты, присев на сук, придерживаясь одной рукой за домик. Потом залезла обратно, начала собираться — и замерла.
Снова напала сонливость… как будто вдохнула усыпляющего газа…
И одновременно мысль: а куда дальше? Что делать?
Оставаться здесь? Сколько? Час, два, три? До вечера? Предположим, до вечера… А потом?
Ведь были какие-то планы…
Но все смывалось подкатившим вдруг необоримым желанием уснуть.
И она уснула во внезапном холодном испуге — как будто провалилась под лед. На этот раз ей ничего не снилось.
Почти месяц назад: Санкт-Петербург, Россия.
Начало июля
До сих пор все визиты к «дедушке» и «бабушке» проходили сугубо частным порядком. Когда Адама слишком долго носили где-то черти, Вита подхватывала ребенка, цепляла на него, кроме обычной одежки, молодежную шапочку-»мохнатку» (что-то вроде круглого патлатого парика с огромным козырьком) — и волокла к маме.